Автобиографическое эссе Марсии Смилак
 "Синестезия: взгляд за пределы очевидного"
(опубликовано в книге «Синестезия: нить, золотом ведущая сквозь жизнь»,
сборник под редакцией Александры Диттмар)

 

Иногда я люблю печатать под музыку, но для меня большое значение имеет какая именно это музыка и где она звучит. Если музыка звучит в той же комнате, где я, то это мне мешает сосредоточиться, поэтому я включаю её в соседней, чтобы слушать через дверь. По сути, саму музыку я и не слушаю, а только улавливаю ритм и оттенки звука, которые становятся аккомпанементом к моему писательству. Мое писательство – это по большей части некое превращение картин, развешенных в моем сознании, в слова.
В тот вечер музыка, а точнее её ритм, идеально подходила к моему занятию – я печатала. До сих пор помню, на что она была похожа. Картинка как бы проецировалась справа, выше стола, где-то на периферии зрения: бежевые квадраты с коричневыми линиями волнообразно перемещались по вертикали, в то время как отдаленные барабанные удары превращались в мягкую фактуру, которая двигалась слева направо в переливах белого. Я никогда пристально не присматриваюсь к образам, которые у меня возникают, когда звучит музыка, потому что принцип здесь иной. Я вижу звуки, но только тогда, когда не всматриваюсь в образы, которые они вызывают.
Я закончила печатать и пошла в соседнюю комнату посмотреть название диска, который в тот момент играл, но обнаружила, что плеер не работал. Было понятно, что музыка откуда-то должна была идти, но откуда? Озадаченная и немного встревоженная, я решительно стала искать её источник. Я стала вспоминать, что делала до этого шаг за шагом и, немного погодя, до меня дошло. Дошло, что меня так увлекли звуки посудомоечной машины, которые, уйдя по уши в работу, я приняла за музыку.
На следующий вечер я уже специально включила посудомоечную машину, потому что мне понравилась её мелодичность. Было приятно печатать под ритмичные дребезжания фарфора и стекла в плещущейся воде, звучащие, словно джаз, но вопрос в том, каким образом я могла перепутать этот звук со звуками музыки. Как он связан с синестезией? Я поговорила со своей подругой Дебби, с которой мы знакомы всю жизнь. У нас есть один проверенный метод: если она не может представить то, что я описываю, то, скорее всего, это моя синестезия.
«На какую-нибудь пару мгновений я могла бы принять звук посудомоечной машины за музыку» - сказала она, «но я сразу же поняла бы что это не музыка».
«Как?» - спросила я с искренним любопытством.
«Потому что это было бы очевидно»
Я посмотрела значение слова «очевидно» в словаре. Надеялась, что путем разбора знакомого слова, обнаружу его истинное значение, затершееся и поблекшее за столетия употребления. Объяснение в словаре давалось такое: «очевидный» - «в котором можно убедиться своими глазами», то есть «видный очам», стоящий перед взором. Другими словами, «очевидный» - это воспринимаемый непосредственно и сознательно. Внезапно я поняла, в чем была путаница. Причина её в следующем.
Сначала, мне видится внутренняя картина – картина моих мыслей; далее, я вижу музыку, спроецированную справа от меня; а уже потом «моим очам предстает» вся окружающая обстановка, которую можно назвать «очевидной». Вопрос в том, что же именно «предстает пред очи», что именно видно. В то время, как для других людей очевидное непосредственно представлено и наблюдаемо, для меня оно ушло на второй план и я, сама того не зная, запрятала его под двумя слоями абстракции. Увлеченная работой, я просто забыла достать «очевидное» обратно.
Я живу метафорами. Умение видеть звук – это только один пример. Недостаток такого восприятия в том, что я могу перепутать уровни сознания и принять за реальность не тот, как в случае с посудомоечной музыкой. Хорошая же сторона в том, что мне нравится так видеть. Я привыкла воспринимать двойной или тройной смысл в многомерном мире.
У меня много видов синестезии: я вижу время как на карте, я вижу понятия в виде форм, у меня эйдетическая память и это ещё не все, что у меня есть. К тому же я наделяю характером шрифты, слова и числа. На самом деле, проще сказать, каких видов синестезии у меня нет, например, цветных букв и чисел (хотя некоторые и окрашены). Я использую синестезию при создании своих художественных работ: фотографии отражений на воде. Вообще, синестезия мне помогла освоить камеру. Я щелкаю объективом, когда слышу аккорд цвета, чувствую кожей фактуру, чувствую движение, или, иногда чувствую вкус того, на что направлен мой взгляд. Во всех подобных случаях я доверяю своей синестезии, которая подсказывает когда наступает «решающий момент». Бывает и наоборот, что я слышу свои фотографии уже по прошествии какого-то времени, когда смотрю на них. Благодаря именно этой моей способности я могу показать вам, как выглядит звук посудомоечной музыки.

Фото 20-1, «Посудомоечная музыка»

Синестезия проявляется у меня и во сне. Иногда мне кажется, что синестезия – это некая форма сна наяву. В одном из своих снов я играла на пианино, но только вместо нот у меня была картина с горным пейзажем, похожим на одну из моих фотографий.

Фото 20-2. «Менемша, юго-запад»

Во сне картина стояла на пюпитре слева от меня. Под таким углом, даже не глядя на картину, я легко могла воспроизвести в звуке форму гор. Все дело было в том, чтобы проникнуться формой, для чего нужно было остановить течение мысли и погрузиться в бытие. Мои индивидуальные границы растворялись, я становилась одним целым с картиной. В момент преображения, я как будто бы подалась вперед и стала воспроизводить всё это на клавиатуре. Цвета картины задавали тональность и высоту звуков, а тени, лежавшие в расщелинах гор, служили знаками для нажатия педали для удлинения звука.
Все шло хорошо, пока картина оставалась на периферии моего зрительного поля, но, как только я повернула голову в сторону изображения и взглянула на картину прямо, я потеряла свою силу, и образ стал всего лишь обыкновенной картиной. Проснувшись, я постаралась понять свой сон: получается, что для того, чтобы возникла синестезия, я не должна сильно сосредотачиваться. Это меня навело на вопрос: может быть, для того, чтобы лучше понимать, человек не должен достигать максимального понимания?
Сон – хорошая метафора, чтобы показать, как работает синестезия, хотя для меня в этом нет ничего метафорического. На самом деле, на интуитивном уровне представление об изменяющихся формах для меня куда ближе, чем музыка, написанная на нотном стане. Чтобы играть на фортепьяно, нужно знать нотную грамоту, которая не вызывает естественных реакций. Я вижу ноту, я вспоминаю, что она означает, затем я нажимаю соответствующую клавишу. А когда я играю формы, они для меня больше непосредственно слиты с музыкой. Мне не приходится думать о том, как же звучат горы, их звучание возникает автоматически; и хотя кто-то может сказать, что звуки и образы различны по своей природе, для меня они как один родной язык.
Сон похож на то, как я создаю свои художественные произведения. Если нечто, на что упал мой взгляд, звучит для меня своими цветами, вызывает ощущение прикосновение шелка на коже, заставляет чувствовать, как тело танцует, я нажимаю кнопку фотоаппарата. Хотя, в самых ранних воспоминаниях о синестетических ощущениях, образы шли в обратном направлении: от звука к образу.

Я была в первом или во втором классе, когда у нас появилось пианино. Мне было интересно, как оно работает, я потянулась и нажала на клавиши. К моему изумлению, первая нота, которую я сыграла, была зеленого цвета. Еще более удивительным было то, насколько быстро появился цветовой образ. Он возник еще до того, как я осознала, что слышу звук. Быстрее, чем можно даже помыслить, где-то над глазами у меня появилась картина: прямоугольник наполненный зеленым светом. Края этого прямоугольника точно расплывались, точь-в-точь как вершины гор из моего сна, и, так же как и горы из сна, прямоугольник появился в зоне периферического зрения.

Образ растворился почти так же быстро, как и появился, но он оставил такое впечатление, что я до сих пор не могу его забыть. Как это он так быстро возник, удивлялась я; появился быстрее, чем я могла бы этому помешать, если бы могла предсказать его появление. О чем это говорит? Во-первых, что образы всплывают быстрее слов; во-вторых, что у моего тела есть свой собственный язык, который предшествует любому знанию. Произошло следующее: я нажала клавишу, возник звук, и мое тело отозвалось на него, послав образ в мой мозг. Не могу сказать, что в этом послании заведомо содержался смысл, но, может быть сознание – это и есть поиск смысла в такого рода посланиях. Теперь, когда я вспоминаю этот образ, мне думается, что зеленый цвет – это элементарное качественное переживание, в котором отражена сама суть опыта, а прямоугольная форма образа – это попытка разума удержать её и таким образом выразить это. Моя синестезия позволяет мне балансировать где-то между элементарным переживанием некоторого качества и его формой в сознании. Благодаря этому я могу определить несколько слоев в своем сознании, что в свою очередь позволяет мне находиться где-то между сном и реальностью, выбирая те прекрасные моменты, когда художественное искусство лучше всего отражает жизнь.
 

в раздел "Искусство"