|
|
|
|
|
Исторический вклад Ивана Дмитриевича Ермакова в изучение феномена синестезии (теоретико-методологический анализ статьи И.Д.Ермакова “Синэстезии”, 1913) А.В.Сидоров (Дорсо) «…они [проявления синестезии] неожиданны и странны настолько,
В череде российских ученых, так или иначе посвящавших свои исследования теме синестезии, имя Ивана Дмитриевича Ермакова может остаться незамеченным. Фактически даже перечисляя основные заслуги И.Д.Ермакова на ниве психиатрии, психоанализа, теории живописи, литературоведенья и педагогики часто упускают из вида его работу, посвященную теории и практике в изучении случаев данного психического явления [1]. В истории развития вопроса о синестезии, после первого упоминания Н.О.Ковалевским и В.Н.Ивановским, его разработки В.М.Бехтеревым, П.П.Соколовым, а после революции 1917 года – С.В.Кравковым и А.Р.Лурией и, наконец, С.В.Ворониным и Б.М.Галеевым, вклад И.Д.Ермакова мог бы бесследно и несправедливо кануть в безмолвный поток истории, если бы не своевременное решение издательства ERGO вновь опубликовать его статью о феномене синестезии, изначально представлявшей тезисы его доклада на заседании Физико-медицинского общества 8 октября 1913 года [2]. За период с момента первого выхода статьи в свет накоплено огромное количество новых фактов о феномене синестезии, сделано много открытий, большая часть из них расставлена по местам. В настоящее время несколько зарубежных лабораторий занимаются выявлением генов, предположительно играющих роль в передаче по наследству склонности к синестетическим особенностям восприятия. Как и в начале прошлого столетья, в момент написания Ермаковым статьи “Синэстезии”, не утихают споры и о связи эксплицитной (непроизвольной) синестезии, предстающей основным объектом анализа статьи Ермакова, и художественным (произвольным) типом проявления интер-модальных, синестетических соответствий. Появление новых технологий, таких как компьютерное сканирование и магнитно-резонансная томография, для получения изображений участков мозга, предположительно связанных с определенными функциями нервной деятельности, привело к уточнению старых и появлению совершенно новых моделей синестезии [3]. Все они пытаются совместить как общепсихологические описания и самоотчеты, так и нейрофизиологические данные. Так, темы заявленных выступлений на ближайшей конференции в Брайтоне (Великобритания) в марте 2010 года, посвященной исключительно вопросу синестезии, включают такие предметы исследования, как “особенности “двунаправленности” переживания” стимулов, вопрос о роли обучения и опыта при ранней синестезии, синестезия и “тактильное отзеркаливание”, синестезия и телесность в инкорпорирующей нейробиологии, антропология синестезии и многие другие [4]. В философское обоснование наших взглядов на синестезию начинают проникать современные концепции о психофизиологической агентивности, аутопоэзе, основы теорий о сложных системах и нейродинамике, представления о процессе человеческого восприятия как об активном, творящем свою субъективность действии организма. С другой стороны, сами результаты исследования синестезии помогают пролить свет на наши представления о таких обширных темах, как творчество, память, ощущение/восприятие, мышление, внимание и т.д., наталкивая на переосмысление понятийных границ и функций этих, казалось бы, устоявшихся глобальных понятий. Давно в мировой практике нейрофизиологии нервной деятельности отметено представление о синестезии как о патологическом состоянии. Кросс-культурный онтологический анализ и поиск исторических сопоставлений в пределах сенсорных иерархий в особенностях познавательных процессов привели к новым антропологическим обобщениям [5]. При всех разногласиях между ведущими мировыми специалистами в области синестезии можно определенно указать на то, что этот феномен человеческой психики стал физиологическим, нейробиологическим фактом, рассматриваемым в текущий момент в тесной филогенетической зависимости от широкого культурно-исторического контекста. На фоне сегодняшних размышлений и поисков в области исследования синестезии, её разновидностей и открытий в смежных вопросах статья И.Д.Ермакова «Синэстезии» может показаться недостаточно полной и даже практически несвязанной с сущностью феномена синестезии. Любой исследователь, которому хотя бы в небольшой степени знакомы темы синестезии и традиционного психоанализа, найдет причудливым, странным и даже наивным попытку их сочетания в качестве объекта изучения с соответствующей эвристической парадигмой. Однако это ошибка поверхностного взгляда и если избавиться или, наоборот, до конца принять внутреннюю логику, вжиться в предложенную З.Фрейдом концепцию человеческой психики, как мы видим на примере многих литературоведческих и искусствоведческих работ И.Д.Ермакова, мы сможем проследить, как классический психоанализ, приложенный к проблематике непроизвольных кросс-модальных ощущений, в силу оригинальности ракурса, помог раскрыть новые стороны явления и поставить новые вопросы. Совмещая в своей личности черты художника и ученого, Иван Дмитриевич Ермаков привносит в анализ развития и проявления синестезии продуктивное сочетание, включающее в себя тонкость описаний субъективного переживания и точность, формульную выверенность научных определений. Начав с “синестетического багажа” литературного наследия, посредством которого, по словам самого Ивана Дмитриевича, “литература опередила науку”, читатель знакомится практически со всеми известными на тот момент случаями синестезии, описанными как от первого лица, так и с более строгой объективно-исследовательской точки зрения. Показательно использование самого термина в оглавлении статьи во множественном числе, демонстрирующее единство многообразия феномена синестезии без излишнего изолирования, и без того отягощенного субъективной “странностью и прихотливостью” феномена, ведь в основе работы лежит задача объяснить общий генезис всех частных проявлений синестезии. Вопрос о норме и патологии для Ермакова-художника также решался в ином, чем для его современников, аспекте. Мир субъекта-синестета (например, Георга Сакса, Гозлана или обеих девушек, находившихся под его наблюдением) для исследователя остается глубоко субъективным, хрупким и многоплановым. Без предубеждений он оставляет право за психологическими проявлениями быть ведомыми сугубо индивидуальными ассоциациями, между которыми могут установиться взаимоотношения “случайные и капризные”, свободно творящие сами себя в процессе “сверхдетерминированности”. С подобного рода творческой интенциональностью тесно граничит другое психологическое явление – агентивность или выражение самоорганизации организма (близкое к понятию “свободы воли”, но выходящее за его пределы и более интегрированное в биологические основы) [6]. Зачатки рассуждения о данном факторе психики можно обнаружить в положении, выдвинутом Ермаковым относительно континуума субъективных проявлений, имеющем крайними полюсами непосредственные ощущения и опосредованные представления. Именно такой континуум, произвольно изменяющийся по “степени яркости” ученый гипотетически кладет в основу генезиса синестезии, проявляющейся за счет усиливающего сочетания “двух чувств”. И вопреки тому факту, что сам Ермаков детально не излагает своё понимание процесса “сверхдетерминированности”, который, по его мнению, обуславливает связь двух чувств, усиливающих значимое по содержанию ощущение, вывод его звучит весьма современно даже по сегодняшним меркам. Сделав огромный виток, сегодня исследования синестезии вновь обратились к её смысловому содержанию, к активному компоненту самовыражения организма, перешли от “парадигмы ре-акции” к внутренне обусловленной (индивидуально “сверхдетерминированной”) активности, причинностно выстраивающей не только адаптивную деятельность, но и субъективный мир любого живого существа, включая человека. С современной точки зрения, даже учитывая этимологический скачок в значении используемых психологических терминов, определение синестезии как “способности одновременного восприятия какого-либо одного ощущения помощью двух чувств, обычно несочетающихся” (выделение - мое) носит двойственно активный характер, однозначно подчеркивающий идиосинкратичность проявления и индивидуальное содержательное наполнение синестетических переживаний. В целом поразительна своей масштабностью подборка примеров проявления синестезии, входящая в анализируемые случаи: от чувственных параллелей Гозлана до эффектов интоксикации у Готье, от графемно-цветовой синестезии Сакса до гипнагогических галлюциноидов Хоффмана. Его примеры охватывают даже редчайшие случаи синестезий на голоса, эмоции, типы шрифтов и геометрические фигуры. Различны в его перечислении и качественные переживания синестетических реакций, так, пересказывая случай Грюбера, Ермаков подчеркивает многомодальность переживания звука «о»: черный цвет, удушливость, чувство падения, страх. Разделяет он и то, что относительно недавно получило название “проективной” и “ассоциативной” форм проявления синестезии, при которых, соответственно, цвета, вкус или объемность либо переживаются как реальные физические свойства, либо как впечатления от таких свойств, т.е. их идея без физического “контактного” наполнения [7]. Упоминается в анализе также отсутствие влияния на синестезию какого бы то ни было внушения, вероятная наследственность, стабильность и последовательность синестетических переживаний на протяжении долгого времени, а также уровень интеграции субъективного переживания (от непроизвольного до свободного). И хотя Ермаков не классифицирует и не анализирует их как различные как по условию возникновения, так и по характеру проявления, оставляя за ними сущностное единство под общей терминологией, сам охват доступных ему примеров позволяет говорить о полной его информированности относительно исторических и современных ему теорий. Опорным практическим моментом психоаналитического подхода, примененного И.Д.Ермаковым в отношении исследования задокументированных случаев синестезии, а также его собственных переживаний, является вскрытие механизмов вытеснения в их содержательной динамике. Автоматизм, рефлекторноподобный характер переживании синестетических соответствий в пределах замкнутого субъективного (исключительно ноуменального) мира, отсутствие памяти о процессах формирования “ассоциаций”, их качественная конкретность и устойчивость, определенное неопосредованное ни логикой, ни событийностью переплетение связей, закономерность которых скрыта от самого субъекта опыта – всё это, в пределах доступных методов и инструментов анализа человеческой психики должно было подсказать исследователям способ поиска ключа к загадочному, нарушающему клишированную целостность субъективного мира, феномену синестезии. Таким ключом для Ермакова оказался психоанализ З.Фрейда, способный объяснить как личностный смысл и интеллектуальную сторону содержания большего числа случаев синестезии, их граничащее с творчеством проявление, так и вытесненный связующий компонент, гипотетически присутствующий в процессе их развития. Безусловно, синестезия представляет собой сложнейшее комплексное явление психики, обращение к задаче раскрытия пред-заданных, но причинно неосознаваемых качественных переживаний которого зачастую наталкивает исследователей на граничащие с метафизическими размышлениями в духе неоплатонизма. Каждое качественное переживание в сфере ощущений должно, по наивно реалистическим моделям сознания, “соответствовать” явлениям действительности. Однако представления о синестезии как о “сочетании, а не изощрении”, можно избавить от внутренних противоречий, если выйти за пределы исключительно психологических описаний и ожиданий и включить в размышления нейробиологические, физиологические аспекты, хотя бы в их рудиментарных формах. При этом критикуемая самим И.Д.Ермаковым, одна из доминирующих на тот момент, концепция анастомоза как основы анатомического объяснения синестетических связей может быть объединена с его собственными взглядами путем включения в область нейрофизиологических обоснований не только сенсорной активности, но также и интеллектуальных процессов (а точнее, процессов нейросемантических) в контексте радикальной телесности [8]. Парадоксально, но советская психология в лице деятельностного подхода не оказалась столь последовательной в отстаивании своего материалистического базиса в сфере феноменологии. Междисциплинарное разобщение между психофизиологией и психологией в советский период, вызванное искусственной дилеммой “бытия/сознания” и застопорившимся диалектическим методом, вела не просто к идеологическому игнорированию некоторых сторон человеческой природы, но и подавлению всяческих попыток к их исследованию, словно исподволь подтверждая постулаты Фрейда о вытеснении. Идеями non grata стали не только психоанализ и сексуальность, но и исследования интеллекта, бессознательные механизмы личности и творчества, а также физиологические основы семантики. Как известно, жертвой этого идеологического климата стал в последней трети своей жизни и сам И.Д.Ермаков. Не преодолев (или не обладая намерениями преодолеть) различия в понимании сознания и рефлекса, психология и лингвистика в СССР превратились в типично идеалистические, умозрительные практики, плодящие ничем неподтверждаемые теории, основной мерой валидности которых было априорное непротиворечие советскому габитусу. Именно поэтому, несмотря на значительный вклад ведущего советского нейрофизиолога А.Р.Лурии в феноменологическое описание и нейрофизиологическое моделирование синестезии, вопрос о бессознательных основах и субъективных, но строго систематизированных связях этого феномена не вышел за пределы объяснительных механизмов, сводимых к условному рефлексу и применяемых в изучении памяти [9]. Возможно, один из вариантов развития теории И.Д.Ермакова относительно процесса вытеснения в генезисе синестезии мог бы осуществиться посредством постановки как минимум трех вопросов и поиска ответов на них, сопровождаемого соответствующей междисциплинарной методологией и радикально разомкнутой, неаподиктической философией. Во-первых, следовало бы задаться вопросом, какие еще мотивы, помимо сексуально-диссонирующих, могут играть ключевую роль в психо-физиологических процессах, вызывающих вытеснение, игнорирование или диссоциацию в субъективно-феноменальном аспекте проживания действительности конкретным индивидом (в случаях синестетов и не-синестетов)? Во-вторых, что могло бы вскрыть психо-семантические механизмы, складывающие исключительную категориальность синестезируемых стимулов, их узкую контекстную обусловленность и, за редкими исключениями, их замкнутую и заполненную системность? (Так, если определенным цветом синестезируются звуки музыкального инструмента, то обязательно синестезируются, хотя и другими цветами, звуки всех других устройств, которые синестет принимает за музыкальные инструменты, при этом звуки этих инструментов должны нести мелодический характер.) В-третьих, каким образом совершается полное вытеснение или игнорирование, в результате которого синестет начинает обнаруживать системные связи только определенного качества (цвета, вкуса, тактильно-кинестетических чувств и т.д.)? Иными словами, как возможно объяснить ту, а не иную целевую модальность, принимающую на себя системные качественные переживания как результат вытеснения или функционального ”смещения” нейронной активности головного мозга? Тот же вопрос можно поставить и в отношении постоянства определенных сенсорных парадигм в реализации авторских стилей в искусстве любого вида и любой эпохи. До некоторой степени ответы на эти вопросы уже можно найти в рассматриваемой статье “Синэстезии” И.Д.Ермакова. В первую очередь автор утверждает, что как в наблюдаемых им самим случаях, так и в самоотчете Нюссбаумера, пересказываемом Ермаковым, для синестета некоторые синестетически порождаемые цвета никогда не имели под собой эквивалента, принадлежащего предметам непосредственно воспринимаемой действительности. Это наблюдение, неоднократно на протяжении более полутора столетий анализа синестетических переживаний появляющееся в литературе, не опровергая механизма вытеснения (в силу вероятности сопровождаемой его качественной трансформации), тем не менее, настойчиво наводит на мысль о возможности частичного отсутствия соответствий между физическими свойствами воспринимаемых объектов и их так называемым “психическим отражением”, а точнее – мета-стабильном, самопродуктивном характере подобного рода соответствий (на примере аутопоэза и динамической семантики). Кроме того, в качестве ответа на вопрос о целевой модальности Ермаков выдвигает идею об индивидуальной функциональной доминантности определенной сенсорной сферы, в которую и происходит вытеснение. Таким образом, в частности, преобладание слуховой памяти помогает объяснить Ермакову собственный случай синестезии невротического характера и направления вытеснения воспоминаний о катастрофе, которая в итоге стала восприниматься им как “какая-то неслышная мелодия, рождавшаяся в беззвучных колебаниях”. В размышлениях И.Д.Ермакова можно также найти отголоски стремлений преодолеть картезианский разрыв между телесным и психическим, материалистическим и идеалистическим, в полную силу охвативших умы и породивших новые парадигмы в кибернетических и гуманитарно-когнитивных исследованиях мировой науки только к концу ХХ века. Можно сделать вывод, что, примыкая к взгляду П.П.Соколова на комплексность феномена синестезии, включающего в себя, например, в случае графемно-цветовой синестезии, не только звук определенных гласных или согласных, но и контур их графического написания, мимический и кинестетический компонент их произнесения и сопровождающий их усвоение аффект, Ермаков пытается сопроводить свои психологические размышления более фундаментальным телесно-физиологическим аспектом, определяющим, вероятно, общее организменное состояние как в процессе генезиса, так в каждый конкретный момент синестетического переживания. Телесность, тем самым, дважды выходит на первый план в теоретических выкладках Ермакова. Во-первых, как биологическая основа психоаналитической перспективы и, во-вторых, как физиологическая характеристика “общего чувства”, переживания идей, казалось бы оторванного от материального субстрата. И хотя статистически “понедельник” может принимать для синестета абсолютно любой цвет, никак не связанный с аффективной стороной культурных стереотипов (как, впрочем, и названия выходных дней недели), а буква “а” отнюдь не в большинстве случаев приобретает оттенок черного, элементарная логика телесно укорененного подхода, с которым соглашается Ермаков, может в будущем привести нас к новому витку объяснения качественного скачка (от переживания значения – к ощущению или представлению цвета), складывающего особенности синестетического восприятия. Нельзя не задержаться особо еще на одном немаловажном утверждении И.Д.Ермакова относительно природы проявлений синестезии, которое уже вскользь упомянуто выше. А именно, что опорой для синестезии является смысл, укорененность, может показаться на первый взгляд, исключительно сенсорного феномена в предсознательных механизмах семантики, лежащих в основе личного опыта синестета или тот факт, что, по словам самого Ермакова, синестезию “не могут объяснить никакие пути, кроме чисто интеллектуальных”. Действительно, анализируя множество определений, даваемых синестезии различными учеными того времени (именовавшими, кстати, данное явление одновременно несколькими терминами, такими как “цветной слух”, “синопсия”, “псевдостезия” и проч.) и большей частью современных исследователей, можно заметить, что все они очерчивают субъективное переживание синестезии только в пределах ощущений и работы органов чувств [10], оставляя в стороне свидетельства о системности или категориальности, которые строго ограничивают ряд стимулов, вызывающих синестетические реакции. Так, например, музыка, знаки алфавита или имена людей, дней недели и т.д., часто сопровождаемые синестетическими переживаниями – все это представляет собой некоторые концептуальные кластеры, зачастую самодостаточные системы понятий и практик, порождаемых в диалоге между индивидом и культурой на уровне мета-навыков активного восприятия. На примере Георга Сакса Ермаков демонстрирует, что не сами звуки, дни недели или имена, а их значение, впечатления и личностный смысл вызывают ощущения цвета. Весьма оригинален своей привязкой к определенному культурно-историческому контексту случай различного синестетического восприятия шрифтов, которыми печатались книги двух печатных издательств, который Ермаков приводит в качестве убедительного примера доминирующей роли значения и самореализующегося контекстного ожидания. Приведенное фактическое доказательство, основанное исключительно на феноменологическом опыте синестетов, послужило Ермакову сильным аргументом, частично поставившим под сомнение основы других распространенных в то время теорий синестезии – анастомоз (Люссана, Барато и др.), сенситивность (Нюссбаумер) и иррадиацию (Мариани). В широкомасштабной перспективе логику такого рода выводов можно назвать пропедевтическим фундаментом применяемого автором этих строк нейрофеноменологического подхода [11], при котором два плана размышлений – объективно-научный и субъективно-феноменологический – находятся в постоянном эвристическом столкновении, реализующимся в качестве функции методологически структурируемого взаимоограничения и взаимоопределения. Безусловно, что по прошествии такого огромного для науки срока – почти столетия! – статья “Синэстезии” И.Д.Ермакова вряд ли кому-то покажется идеальной и исполненной глубокими открытиями. Возможно, что и современники не смогли оценить её по достоинству. Тем не менее, рассматривая её основные положения и внутренние связи нельзя отрицать, что работа несет оригинальный и знаменательный характер. Можно было бы согласиться с мнением проф. Б.М.Галеева, что подход Ермакова выделяет синестезии только невротического характера, причины качественного переживания которых вытеснены благодаря неприемлемым переживаниям [12], но в этом случае игнорируется системность и категориальность, которые, с успехом или нет, Ермаков все же пытался включить в свой анализ, подчеркивая однообразный характер синестетических связей. Другим необъяснимым упущением можно считать то, что Ермаков допускает в своих размышлениях очевидное противоречие: он применяет анализ механизма вытеснения при признании самих синестетов (например, Нюссбаумера или курсистки Высших курсов из первого случая, приведенного Ермаковым) в том, что самих качественных переживаний, т.е. цветов они в реальности никогда не наблюдали. Возможное в данном случае объяснение механизма вытеснения, сопряженного с качественной трансформацией, Ермаков также не выдвигает. Можно также указать на то, что не объясняет Ермаков и категориальность и полную системную суперимпозицию (вся музыка – цвет, все буквы – цвет), а также само единство стимулов как систем. Однако следует понимать, что такой гипер-критический взгляд не просто излишен, а в пределах эпистемологических границ начала ХХ века нереалистичен и по этой причине неуместен. Отстаивая свои взгляды на психологическую динамику, автор психоаналитического учения З.Фрейд утверждал, что его школа основывается на естественнонаучных положениях. Как известно, существовали даже некоторые попытки с его стороны переосмыслить психоанализ в био-психических и нейрофизиологических терминах [13]. Такого же рода попыткой можно считать и анализируемую здесь работу. В то время как вопрос о природе, функции и механизмах синестезии еще невероятно далек от своего разрешения в силу того, что еще на удивление сильно размыта его феноменологическая и естественнонаучная постановка, вклад Ивана Дмитриевича Ермакова можно назвать одним из первых шагов в этом направлении. Литература:
Страница издательства ERGO с представленной книгой Ермаков-альманах, выпуск 1, 2010. |
