Ольга Балла: В чём заключается, по-Вашему, коренное не(до)понимание феномена синэстезии (а) "общекультурным" / массовым сознанием и, может быть, (б) научным сообществом?

Антон Сидоров (Дорсо): Существует две прямо противоположные трактовки синестезии. Одна из них - та, что в самом широком смысле укоренилась в массовом сознании - не разделяет, смешивает врожденную, эксплицитную синестезию и синестезию имплицитную, которая представляет собой универсальное свойство человеческой психики. Ту, что Булат Галеев назвал "проявлением сущностных сил человека" или видом невербального мышления, проявляющимся в межчувственных ассоциациях или кросс-модальных переносах. При этом любой случай синестезии, благо её редкость ещё и закрепляет этот стереотип, начинает трактоваться как некая запредельная способность, дар и диковинка. Я здесь ни в коей мере не хочу принизить значимость феномена врожденной синестезии или индивидуальность и уникальность самих синестетов. Наоборот, только тогда, когда мы не принимаем дар как данность, мы творим. Подобного рода толкование (чрезмерной общности типов проявлений синестезии) может проникать и в научные теории, однако последние тяготеют больше ко второму типу заблуждений. А именно: строгое разграничение, при котором ученый-нейрофизиолог, сосредотачивается на поведенческом, объективно измеримом проявлении синестезии и, конечно, стремиться изучать то, что такому тестированию лучше поддается, т.е. врожденную синестезию, проявляющуюся с подконтрольным автоматизмом; ученый же от лингвистики, эстетики или, скажем, теории культуры смотрит на самые глобальные, самые общие проявления взаимодействий человека и мира, применяя диахронные методы анализа, т.е. те, что исторически, постфактум описывает случившееся. И, отсюда, такой исследователь пасует перед микро-миром индивидуальности, который, помимо прочего, развивается непосредственно во времени, синхронно. В данной ситуации становится понятно, почему ученый-гуманитарий, сталкиваясь со случаями эксплицитной синестезии, вынужден заимствовать следующий стереотип: либо романтизировать врожденную синестезию как "идеальный случай", либо патологизировать её и, игнорируя, вывести за пределы предмета своих, как он, тем не менее, считает, синестетических изысканий.

Оба типа трактовки - смешение и разграничение - на мой взгляд, упускают из вида саму суть синестезии, которую на сегодняшний момент можно сформулировать как двойной вопрос: с одной стороны, что делает некоторые категории человеческого сознания чувственно (т.е. помимо нашей воли) самодостаточными? с другой стороны, какой механизм лежит в изменении первичной самодостаточности категорий? Если избавиться от принципиального деления в понимании синестетических проявлений, сделать само это различие объектом размышлений и эксперимента, то оба этих вопроса сливаются в эвристическое единство, способное, может быть, пролить свет на динамические аспекты творчества и сознания. Само различие между проявлениями - произвольного и непроизвольного видов - может на контрасте способствовать выявлению некоторых закономерностей субъективного опыта бытия и его биологической основы. Такое диалектическое соединение ракурсов в рамках антропологического и нейробиологического понимания я и стремлюсь использовать в качестве метода своих исследований синестезии.

ОБ: Расскажите, пожалуйста, коротко об истории исследований синэстезии: как и кем впервые на неё было обращено исследовательское внимание в XIX веке; как видели её первопроходцы темы. С чем бы Вы связали утрату исследовательского интереса к этой теме в последующие 10-летия и возобновление его в 80-е годы ХХ века?

АС: Действительно, краткость здесь не помешает, в противном случае нам бы пришлось занять историей все номера "З-С" на следующие год. Как я уже осветил тему в ответе на первый вопрос, выделение феномена синестезии и определение его механизмов - это две проблемы, отягощенные взаимной зависимостью. В первом, известном нам приближении Аристотель отрефлексировал некое универсальное для всех людей общее чувство, а также активное соединение звука и цвета посредством языка как некоторой, по его мнению, духовной сферы. Позже Ньютон, Гёте и Кастель, каждый в своём понимании, попытались механически сопоставлять гаммы и палитры и воплощать как системы натурфилософии. Луи Бертран Кастель известен тем, что сконструировал действующий световой орган.

В размышлениях о психике и закономерностях ощущений человека цвето-звуковые соответствия обсуждаются Локком, Лейбницем и Дидро. Первые медицинские или, точнее сказать, психологические и физиологические исследования были проведены Саксом, Фехнером и Гальтоном. Немецкий физик Георг Сакс, будучи сам графемно-цветовым синестетом, описал свои ощущения в форме диссертации. Работы Фехнера (1870-е) и Гальтона (1880-е) были описательно-статистическими компендиумами, которые указывали на масштаб и разнообразие явления. Уже тогда первые психофизиологии отличали непроизвольные реакции от образной ассоциативности. Надо сказать, что термина "синестезия" в то время ещё не существовало: его предшественниками были "синопсия", "фотизм", "цветной слух" - последний даже упоминается синестетом В.Набоковым по отношению к своему восприятию цвета и вкуса букв. Собственно слово "синестезия" появилось только в 1892 году в работе французского критика Жюля Милля и вскоре закрепляется в эстетике (!) Виктором Сегаленом, оспаривавшим взгляд Нордау об атавистической природе межсенсорного восприятия и утверждавшим то, что синестезия - это эволюционный шаг вперед.

В эпоху радикального бихевиоризма синестезия в западной науке выпала из фокуса изучения, т.к. полагалась в основном на несовпадающие с идеологией этого психологического направления самоотчет и интроспекцию. В 1980-х годах проф. Лоренс Маркс, Ричард Сайтовик и немного позже Питер Гроссенбахер, Саймон Бэрон-Коэн и др. вернули тему синестезии как предмет размышлений и эмпирических экспериментов в лоно психологии и нейробиологии.

Стоит оговориться, что в России таких шараханий в отношении синестезии не происходило. После обзорных статей Ковалевского и Соколова в конце ХIХ века к синестезии обращались Ермаков, Кравков, Фейгенберг и конечно, Лурия. Несколько десятилетий Александр Романович общался с синестетом-мнемонистом Ш(ерешевским), результатом чего в 1968 году стал труд "Маленькая книжка о большой памяти (Ум мнемониста)", которую зарубежные исследователи синестезии знают почти наизусть. По крайней мере, вольно или невольно, как мне всегда кажется, они её цитируют. Несмотря на смешение типов проявлений синестезии, вклад Лурии в понимании явления огромен. Он, прежде всего, заключается в указании на динамику именно в глубинных областях мозга - что в отсутствии компьютерных томографий и других сканирующих мозг агрегатов было невероятным прозрением. Описание синестета Ш. во всей сложности и многоплановости его личности тоже было инновацией на фоне сверх-аналитичных подходов лабораторно-реактивного наследия Скиннера. В целом, А.Р.Лурия в изучении синестезии применял то, что позже получило название нейрофеноменологии. В теории эстетики и литературы с конца 60-х тему синестезии начинает разрабатывать казанский Институт "Прометей" под руководством Б.М.Галеева, наделившего явление должной научной высотой и масштабом проблемности. Многие другие российские ученые, такие как Бардин, Яньшин, Артемьева, Журавлев, Воронин, Шифрин, Петренко прямо или косвенно затрагивали аспекты синестетических закономерностей. Но это уже больше про настоящее, чем про прошлое.

ОБ: Какие основные подходы к предмету сложились в ходе исследований? В какой мере существует единство в его понимании среди учёных?

АС: Ситуация такая, что сложность обобщения ведет к расколу, невозможности свести в одно целое непосредственный предмет исследования. Парадоксально, но метод определяет предмет - т.е. два предмета, вместо того, чтобы изучать саму разницу проявлений. И это, по-моему, происходит во всех трех направлениях: в нейрофизиологии, филологии и философии (т.е. эпистемологии). Единственная общая точка соприкосновения - это понимание синестезии как межсенсорного структурного взаимодействия, т.е. интермодального гештальт-переноса. Но и на это можно возразить тем, что при восприятии букв или цифр в цвете этого не происходит. С другой стороны, ассоциирование высоких звуков со светлыми тонами, как пример синестетичности среднестатистического восприятия - типично культурный конструкт. Роль той или иной модальности, ей дискретность и нагруженность в познавательном взаимодействии с миром, межмодальная координация в сенсориуме также типично для определенного способа социализации и адаптации. Стоит снова задуматься как филологам, так и нейрофизиологам.

ОБ: В интернете упоминаются преимущественно англоязычные исследования синэстезии. Как обстоят дела в нашем отечестве?

АС: После Лурии нейропсихология утратила интерес к эксплицитной синестезии. Мои интенсивные поиски коллег-соотечественников ни к чему не привели. На последней международной конференции "Синестезия в науке и искусстве-2009" в испанской Гранаде от России и стран СНГ мне не встретилось ни одного участника. Зато возрос интерес к имплицитной синестезии у психологов и филологов, которые воспринимают это явление либо как данность (и потому часто переменная произвольности просто в расчет не берётся) и основывают на ней психологические или эстетические теории, либо открыто отмежевываются от врожденного типа, чем, на мой взгляд, и обедняют свои изыскания.

ОБ: И, наконец, Ваше место на этой "карте": что Вы надеетесь внести принципиально нового в видение синэстезии?

АС: Это для меня самый важный вопрос, поэтому и ответить на него мне бы хотелось с исчерпывающей развернутостью. Синестезия - сложнейшее культурное, психологическое и нейрофизиологическое явление, и я полагаю (кстати во многом вслед за проф. Галеевым), что для её изучения необходим арсенал многих наук. Каким бы сложным подобный междисциплинарный охват на казался, мне видится продуктивной связь трех методологических аспектов: во-первых, нейрофеноменология, во-вторых, нейробиология и, в-третьих, культурная антропология (этнопсихология).

Нейрофеноменологический подход, зачатки которого в изучении синестезии можно обнаружить в работах А.Р.Лурия, в том его виде, который был сформулирован для выявления нейробиологических коррелятов сознания достаточно недавно Франциско Варелой и Эваном Томпсоном, заключается в прояснении основообразующих, относительно неизменных качественных субъективных переживаний, включая целостность и динамику субъективности. По сути, это широкий метод структурно-диалогического сопряжения интроспекции с эмпирическими, объективными способами валидизации непосредственного опыта, при этом субъективное и объективное постоянно уточняют друг друга путём взаимных ограничений . И в этом первое отличие моего исследования: я не отношу синестезию к восприятию или мышлению, а интегрирую её в динамику сознания посредством методических аспектов нейрофеноменологии.

Второе отличие, непосредственно вытекающее из первого, лежит в понимании нейробиологической основы синестезии. За нейрофизиологический субстрат в моей модели принимается не иерархические связи путём синаптических линейных разрядов ("снизу вверх" или "сверху вниз"), а фазовая широкомасштабная интеграция посредством разноволновых осцилляций мембранных потенциалов. При таком виденье работы ЦНС и, в частности, головного мозга нервная деятельность представляет собой систему со сложной нелинейной динамикой в пределах функционально изменяющихся структур. Это дает, по меньшей мере, три преимущества. Во-первых, можно объяснить то, почему синестетические реакции переживаются как в пределах фокуса концентрации, так и как часть "фоновых" контекстных ощущений. Во-вторых, нелинейная динамика подразумевает вовлеченность в взаимопереходные, мгновенно интегрирующиеся и пере-интегрирующиеся кластеры резонирующих на разных частотах нейронов, не только коры, но и одновременно глубинных ядер мозга. В ансамбль сознания входят одномоментно, каждая со своей "нагрузкой", все части мозга (в пределе - ЦНС) и для понимания механизмов синестезии важно определить, какие именно ядра вовлечены и какую роль играют. В-третьих, сознание, помимо прочего, понимается не статично, а как сам динамический переход, протекание нервной деятельности. И синестезия рассматривается как жестко интегрированная часть этой динамики. Это сравнимо, например, с образом погоды: когда простой человек, страшащийся непогоды, будет испуганно смотреть на воронку смерча как на его причину, в то время как метеоролог-профессионал объяснит его сложными взаимодействиями в сопутствующей атмосфере.

Такой образ сходен с чрезмерным доверием, которое большинство современных нейропсихологов оказывает методу магнитно-резонансной томографии. Дело в том, что МРТ указывает не на прямую причину синестетического переживания, а на её возможную био-поведенческую корреляцию (косвенное проявление, как результат каких-то еще процессов). В подобном духе начинал размышлять еще в 90-х годах прошлого столетия д-р Сайтовик, подчеркивавший важность вскрытия процессуального, а не локального характера синестезии. Сайтовик также в тогдашних своих размышлениях опирался на взгляды Франциско Варелы, которые, если быть исторически верным оформились в статье в журнале Nature Neuroscience Reviews от 2001 года. К сожалению, на мой взгляд, никто (включая самого Сайтовика, если судить по его последней публикации) так и не откликнулся на это положение. Произошло это, вероятно, в силу разных как политических, так и бытовых причин. Однако, возвращаясь к диагностической роли МРТ, стоит выделить как минимум три причины, почему визуальная картинка МРТ не представляет собой прямой показатель особенностей активности при синестетическом переживании любого характера. Во-первых, временнОе разрешение МРТ, ограниченное периодом в шесть секунд, никак не может отразить динамику восприятия, измеряемую сотыми секунды. Во-вторых, МРТ выявляет только пиковую амплитудную активность мозга (на что указывал Сайтовик в своей статье от 90-х годов), а не широкомасштабную его работу (например, распределение резонансных колебаний по отдельным частотам, на что позже указал Варела и его коллеги). Если принять во внимание, что интеграция работы ЦНС происходит на нескольких уровнях (физиологический, гормональный, химический, электрический и проч.) и что каждый играет свою оптимизирующую роль, то станет понятно, что метаболическая активность (которую и фиксирует МРТ) не является исключительно интегративной, а направлена на определенную продуктивную функцию, а именно: на модификацию синаптических связей, что напрямую к синестезии относится не может в силу её неизменного характера. И в этом третья причина, по которой данные МРТ нельзя считать стопроцентно валидными при изучений синестетических основ ЦНС: повышение метаболической активности не указывает на физическую причину интегративной динамики. Последняя, по моей теории, лежит в особенностях биоэлектрической активности мозга - в осцилляционном резонансе, в определенном динамическом параметре складывающийся в изоморфный контур (resonance transiently isomorphic to another oscillatory landscape).

Причем относительно переживаемых смыслов динамика понимается, в том числе, и как одна из основных характеристик естественной семантики (био-семиотике, био-логики), при которой значение понимается не как оторванная от материального субстрата репрезентация объекта (символа), а как собственно совокупность физиологического процесса обработки символа - от готовности его выделения в контексте, особенностей его физического облика, и вплоть до нового витка интеграции в поведение и изменения характера готовности выделения в следующих ситуациях (переозначивания).

Третье отличие - это то, как рассматривается личностный опыт, необходимый для понимания динамики сознания и о-сознания. Здесь вступает в игру антропология с кросс-культурным анализом "содержания" синестетических реакций. Антропология синестезии как часть сенсорной антропологии или антропологии субъективности сама по себе огромная и интересная тема. Но, вкратце, она, на мой взгляд, должна заниматься определением потенциально синестезогенных категорий, степенью вероятности возникновения синестезии в определенных условиях социализации, конкретными практиками социализации и их влияние на степень и иерархию включенности тех или иных сенсорных модальностей в эпистемологические модусы изучаемого этноса. Т.е. по сути, в антропологии синестезии мы должны иметь дело с категориальным опредмечиванием и процессуально-динимической парадигмами психофизиологической включенности человека в среду на всех уровнях сенсорно-моторно-аналитического континуума.

Полностью моя модель получила название Осцилляционно-Резонансного Соответствия (ОСМ, англ. версия: OSM - Oscillatory Supervenience Model). Если такой методологический аппарат кажется громоздким, то это оправданно поставленным вопросом. Однако в ней много взаимных гармоничных пересечений. Например, нейрофизиологический ракурс чем-то сродни антропологическому исследованию в том, что антрополог (как и нейрофизиолог) - чередует роли то вовлеченного участника, то стороннего ученого-аналитика.

Совершенно отдельно и красной строкой я хотел бы снова подчеркнуть ещё одно кардинальное отличие своих исследований. А именно то, что я умышленно, т.е. в эвристических целях, не разделяю как объект изучения произвольную и непроизвольную синестезию, но я также и не смешиваю эти проявления. На мой взгляд, чтобы раскрыть суть явления синестезии следует изучать само различие проявлений, саму разницу между эксплицитной и имплицитной синестезиями. То, что вероятно смущало и сбивало нейрофизиологов, занимающихся явлением синестезии, была категориальность и узкая контекстуальность переживаний определенных символов. Однако, с другой стороны, непроизвольность реакций не позволяет отнести синестетические реакции только к особенностям коры головного мозга, отвечающей за более или менее свободную, т.е. спонтанную поведенческую ориентировку. Хотя замечу, что ещё А.Р.Лурия - до внедрения компьютерных методов сканирования мозга - указал на глубинный генезис синестезии, "на уровне верхнего ствола и подкорковых образований". До сих пор из-за ограниченности техники (временн?го разрешения в случае фМРТ и пространственной недосягаемости ЭЭГ) это положение никем не подтверждено и не опровергнуто. МРТ указывает на определенную причастность корковой активности, но только в пределах доступного интервала и по линейным расчетам, которые, как я продемонстрировал на примере распределения внимания при комплексном синестетическом переживании, не способны объяснить эту наиважнейшую особенность уровня интеграции синестезии в индивидуальный опыт.

Модель Осцилляционно-Резонансного Соответствия (ОСМ) не стремиться указать конкретную точку в мозге: подобного рода решения относительно ЦНС тривиальны. В целом, даже дилемма "структура/функция" здесь не совсем продуктивна по причине "текучести", гибкости структуры. ОСМ рассматривает синестезию строго под углом нейродинамики, при этом на каждом этапе анализа приводится четкий набор эмпирических данных. Упрощая, можно сказать, что ОСМ указывает на особенность взаимодействия функциональных систем головного мозга во всей их совокупности и нелинейности (целостности) функционирования. На данный момент вовлеченные в модель ОСМ системы - это таламо-кортикальная система, система связи таламуса и базальных ядер, а также нервные цепи между последними и корой больших полушарий. Ранее полагалось, что базальные ядра (во взаимодействии с мозжечком и корой) отвечают за двигательные навыки, теперь накапливается все больше и больше доказательств тому, что они включены и в категоризацию переживаемых феноменов (своего рода навык восприятия). Опять же упрощая, этот "тройственный союз" (таламус-базальные ядра-кора) в определенный момент в детстве, когда мозг ребенка еще не способен на понимание отвлеченных символов, помимо прочего, еще и сведенных в некую систему (алфавит или дни недели, музыка или упорядоченная фонематическая речь), вступает во взаимоподкрепляющую, самодостаточную связь. В еще более доступной форме такой механизм можно сравнить с импринтингом.

Такая импринтоподобная физиология работы головного мозга, реализующаяся в мета-категоризации существует, на мой взгляд, у всех людей в качестве основы самых фундаментальных категорий определенной культуры - именно в этом её непреложно-действенное начало. Категориальное переживание нигде не начинается и нигде не заканчивается: мир в нашем сознании не имеет "швов". Однако у синестета этот механизм реализует более очевидную категорию, чем у людей в общей массе. Ребенок, преждевременно сталкивающийся с навыком чтения или пониманием музыки, переживает то, что можно было бы назвать семантическим шоком или смысловой перегрузкой, механизм которой ещё предстоит уточнить. И именно это переживание закрепляется. Такова наша плата за гибкость нервной системы в целом.

Самый, наверное, важный вопрос для синестета: почему символ - представитель определенной категории - сопровождается цветом (или вкусом или положением в пространстве)? ОСМ объясняет это своим третьим теоретическим положением - резонансом. В обычном виде при макро-категориях ("доброта", "совесть", "опасность" и т.д.) он переживается как возможная непредсказуемая ситуация, потребующая, возможно, дополнительных действий, т.е. как эмоция. У синестета этот "резонирующий контур" захватывает те осцилляционные ландшафты, которые в других моментах переживания задействованы, в случае графемно-цветовой синестезии, в субъективном переживании цвета (и как показывает практика, не только цвета но и других качественных черт), это наслоение (superimposition) является, по теории ОСМ, причиной идентичности переживания. В основе такой идентичности переживания в нейрофизиологических терминах лежит, повторюсь, процессуально-динамический изоморфизм, вызванный осцилляционным резонансом мембранных потенциалов (processual dynamic isomorphism due to oscillatory resonance). Насколько масштаб такого резонанса может воплощать уровень, качество и степень синестетической интеграции - еще остается выяснить. Но этот открытый вопрос - хорошее подтверждение тому, что ОСМ более продуктивная модель объяснения синестезии, чем "линейный локалицизм" синаптических разрядов и прочие вариации на ту же тему.

Здесь подчеркну, что сопровождающие ощущения - автогенеративны, т.е. являются производными "побочными продуктами" работы головного мозга и до определенной поры не имеют аналогов в непосредственном восприятии, вызванном предметами в окружении ребенка-синестета. Для понимания работы человеческого мозга в этом нет ничего необычного. Возьмем абстрактные категории западной культуры, такие как "глубоко" ("глубоко чувствовать") или "низко" ("низко поступать") - никого не удивит, что они вообще существуют, а ведь это лишь промежуточные когнитивные стратегии, но переживаются они почти на физиологическом уровне (чтобы убедиться - проследите в этот момент за жестами говорящего).

Синестезия, как системное переживание, не подвергается переучиванию (отрицательному подкреплению), так как развивается в пределе приемлемой адаптивности в функционально нагруженной, многослойной в данной культуре модальности (в западной цивилизации - чаще, зрение). Хотя не исключены синестетические, подкрепляющие категорию ощущения, реализующиеся в других недоминантных модальностях - всё зависит от особенностей конкретного организма, от модальности, на которую он опирается в системе взаимодействия "среда-организм". Когда мозг синестета, так сказать, узнает, что его восприятие сугубо индивидуально, навык уже сформирован на таком уровне интеграции, который практически невозможно скорректировать произвольно (подобно базовому эмоциональному реагированию).

Безусловно, ОСМ - не панацея, она не отвечает на все вопросы, а на те, что уже может ответить, делает это не с ожидаемой простотой популярного издания. ОСМ - это новый магистральный подход, попытка инкорпорировать нейрофизиологию, естественную семантику, влияние культуры и установить сущность связи между непроизвольными и произвольными проявлениями синестезии, направив весь доступный науке арсенал знаний и методов на само различие в проявлениях. У ОСМ как у подхода есть неразрешенные вопросы - мой задел на будущее - но эти вопросы, смею заметить, гораздо более эмпирического характера, такие, что ещё не входят в виде эвристических маяков в поле зрение теорий других исследователей синестезии. Тем не менее, некоторые возможности сближения, к счастью, существуют.

ОБ: Почему Вас, не-синэстета, заинтересовала эта тема?

АС: Тяга к обоснованной системности. Обращая внимание на собственное сознание мы - в быту или науке - склоны мистифицировать очень многие его стороны. Ведь если что-то принимается как данность, то обратной стороной, то есть фоном для этого служит мистификация, вера. Но что-то должно стоять за этим желанием предвосхищения узнавания. При этом я отдаю себе отчет в том, что структуры сознания порождают и трактуют сами себя при условии предметного опосредования и со скоростью забвения предыдущих состояний. Если вдуматься, синестезия - как эксплицитная, так и имплицитная - сталкивает многие бинарные оппозиции, она практически аннигилирует оппозиции культура-природа, внутреннее-внешнее, творчество-привычка, мышление-восприятие, общее-индивидуальное, произвольности-обусловленности, норма-патология, субъективное-объективное, наука-искусство, и так далее. Возьмите как пример синестезию в контексте вопроса об истине как соответствии - это ведь новый рубеж как индивидуальной рефлексии, так и интерсубъективности.

Синестезия, как мне кажется, это физиологический механизм, который в познании мира (или, правильнее сказать, в создании новых связей с тем, что еще не принадлежит нашей воле на текущем онтологическом витке) проявляется как когнитивная универсалия, феноменально реализующаяся в виде целостности проживания-через-себя вопреки эпистемолгогической раздробленности творения-в-мире. Если это понимаешь, то как же не заинтересоваться?

ОБ: Кто, кроме Вас, входит в группу исследователей, работающую над проблемой? В частности - представители каких специальностей?

АС: Если Вы имеете в виду коллектив и нейрофизиологический аспект, то я пока работаю один и, к моему сожалению, нейрофизиологических моделей синестезии в России никто не выдвигает. Однако, последняя казанская конференция под руководством проф. Б.М.Галеева и особенно сборник "Содружество чувств и синтез искусств" указывают на довольно широкий исследовательский спектр от педагогики до синергетики, от философии до литературоведения. В своих работах Булат Махмудович призывал объединить усилия психологов, культурологов и нейробиологов для исследования закономерностей и механизмов синестезии и был не против объективных эмпирических методов. В этой связи мне кажется многообещающим такой новый сплав наук, вышедший из кросс-культурной психологии, как нейро-антропология. В её многомерных рамках, по-моему, и должна изучаться синестезия, как явление, связующее культуру и природу.

ОБ: То, что Вы по исходному образованию - не психолог и не физиолог, а лингвист, открывает ли некоторые дополнительные возможности видения предмета? (Кстати: чем лингвист-антрополог отличается от "просто" лингвиста?)

АС: Девять из десяти стимулов, вызывающих синестетические переживания - лингвистические единицы или категории языка (по расчетам британского психолога Джулии Зимнер). Оставшаяся часть - также категориальна. Кроме того, именно лингвистика занимается выяснением связей между формой и содержанием, между знаками в общей системе, семантическими механизмами и т.д. Кроме того, первые этапы изучения индивидуальных случаев синестезии основываются на самоотчетах синестетов, да, наверное, все этапы работ тоже. Специалист с лингвистической подготовкой четче разберется, какое описание синестетических ощущений будет относиться непосредственно к сфере физиологических ощущений, а какое - к метафорическим переносам или эмоциональным аналогиям, например, как понять описания "детски зеленый" или "леденцы с уксусом"? Чтобы хоть как-то зафиксировать субъективный мир людей, которых я изучаю (точнее вместе с ними изучаю их самих), необходимо выделить инварианты опыта, то, что как раз и ставит себе задачей нейрофеноменология как метод. Лингвистический задел тут приходится очень кстати, а психолингвистический - то, чем я увлекся еще курсе на четвертом - в ещё большей степени.

Полностью моя специальность обозначалась как "лингвист-педагог, специалист по межкультурной коммуникации ". Не знаю, насколько это актуально, но и диплом мой был посвящен структурно-грамматическим явлениям, к которым я тогда наивно подмешал культурно-историческую теорию Выготского (пробудив ропот дипломной комиссии). Нам пятикурсникам тогда была неизвестна та огромная масса работ по когнитивной лингвистике, которая придает языку живой облик, избавляя от изжившего себя формализма. Все это ко мне пришло позже, и до сих пор приходит. Компаративистика также была традиционно ограничена описанием структур и родства различных языков. Но дальнородственная междисциплинарность омолаживает человеческую мысль, активно разрушая сегодня монополии ретроградов от науки, и, так как язык - это отражение непосредственного опыта и практик культуры и посредник познания, то некоторым лингвистам, исчерпавшим свой описательный инструментарий, стало понятно, что сначала без теории культуры, без психологии, а затем и без нейрофизиологии здесь не обойтись. Возьмите такой простой пример, косвенно относящийся к синестезии, как выделение и обозначение цветов. Только лингвист-антрополог, знающий в каких адаптивных целях человеку нужно выделить цвет, укажет вам на причины условного разделения палитры, то же самое относиться и к другим категориям. Размышления проверяются опытом, иначе мы погрязнем в разноголосице трактовок. Но методы всегда, так или иначе, меняются, просто иногда у нас захватывает дух от кардинальности необходимых перемен. Наверное, именно так сейчас обстоит дело в исследовании синестезии.

ОБ: Давно ли Вы этим занимаетесь? Можно ли уже теперь говорить о каких-то достигнутых результатах?

АС: На эти вопросы невозможно ответить по отдельности. При той галопирующей степени вовлеченности - кажется, всю жизнь. Если серьёзно, то нейрофизиологией сознания - лет семь или больше. И без всего того понимания, которое сложилось за это время, я бы не смог выработать свой подход к пониманию динамики синестезии. Про само явление я тоже знал довольно давно, ещё с окончания университета, наверное. Знал о Булате Махмудовиче и о загадочном "Прометее", скрещивающем науку с искусством. Любопытствующее путешествие в Казань, спонтанное посещение. Позже конференция. Потом ещё. Результаты? Собственная методологическая модель, сайт, публикация в Вестнике Британской Ассоциации Синестетов. Немного больше понимаю и слегка обоснованнее структурирую.

ОБ: Как выглядит Ваше взаимодействие с другими исследователями? Как складывается диалог с зарубежными коллегами?

АС: Культура абсолютизирует себя, и многие исследователи, обращающие внимание на синестезию, так и остаются в пределах трактовок, не выходящих за собственно содержание синестетических парадигм, которые их, ученых, и сформировали. В России нет исследователей, разрабатывающих сенсорную антропологию (ближайший эквивалент - этнопсихология восприятия - до сих пор не интегрирована в нейрофизиологию), информационно плохо поддерживаются изучения особенностей синестезии. Так, по подсчетам Галеева в психологических журналах за последние 15 лет - ни одной статьи. Про нейрофизиологию могу сказать то же самое, только помножив срок на 2/2,5. В данный момент я пытаюсь связаться с российскими исследователями из смежных сфер, способных дополнить уже имеющиеся представления, и надеюсь на продуктивное взаимодействие. И это интервью - одно из приглашений.

Зарубежные коллеги активны и на удивление доброжелательны несмотря на нашу разницу в научных взглядах (или благодаря ей). Мой доклад для испанской конференции любезно ревизировал д-р Ричард Сайтовик (перекрещенный русской транслитерацией в Цитовича). С д-ром Иглменом я недавно закончил перевод на русский язык "Батареи тестов на синестезию", поддерживаемых его лабораторией в Медицинском Институте Роберта Бейлора. Сейчас мы получили разрешение от нескольких ученых на публикацию на нашем сайте их переводных статей. Очень сильную информационно-дружескую поддержку я получаю от д-ра Шона Дея (президента Американской Синестетической Ассоциации) и Джеймса Уоннертона (президента Британской Ассоциации Синестетов). Хотел бы признаться, что личные контакты, общение подобного рода для меня неимоверно важны: они очеловечивает научную деятельность, придает ей творческое и значимостное напряжение через ответственность и дискуссию. Благодарен им.

ОБ: Приходится ли преодолевать сопротивление со стороны тех или иных представителей научного сообщества? С какими возражениями своей концепции Вы встречаетесь и как на них отвечаете?

АС: На последней конференции по синестезии в Казани я был немного удручен тем сопротивлением, которое изустно выражал проф. Галеев относительно нейрофизиологических исследований и использования нейробиологической терминологии в исследованиях синестезии. Однако, углубившись в его печатные работы, я понял, что возражал он не против нейробиологических изысканий (эти методы исследования он принимал, в особенности для выявления различий проявления синестезии), а против заимствования терминов без их должного понимания, против однобокого исследования и антинаучных поползновений, грубо обобщающих и утрирующих это сложнейшее явление, стоящее на пересечении творчества, культуры и природы. Замечу, однако, что и воображение, и сознание, и даже творчество изучались в нейробиологическом ракурсе при помощи соответствующих технических устройств. Нейробиология - такой же инструмент познания, как компьютер, телескоп или зеркало, меняющий и меняющийся вместе с объектом изучения.

Другим возражением является указание на сложность объяснительной модели, но ведь и сама синестезия - это целый комплекс вопросов, которые оказалось возможным разрешить, только сменив фундаментальные точки отсчета. Просты в понимании лишь локалистские и статичные теории, которые, например, Девид Пёппель назвал "картографическим императивом". Но феномены сознания не укладываются в рефлекторные "где?" и "что?"; сознание - динамическое проявление функции ЦНС. Мне также возражали, что проверить нейрофизиологическую компоненту моей модели пока невозможно, так как глубинные ядра недосягаемы для проверки электрографическими методами ЭЭГ. В данный момент это не совсем верно. Помимо приводимых мной в избытке подтверждающих фактов из параллельных исследований (например, функций таламо-кортикальных проекций или роль базальных ганглиев в категоризации), существуют комбинированные способы проверки центральных основ моих положений, возможность которой я также сейчас активно осмысливаю и изыскиваю.

ОБ: В каких целях синэстеты объединяются в сообщества? (Например, чем занято Общество синэстетов в Великобритании?)

АС: Помимо жизненно насущного поиска "братьев по разуму", существуют задачи координации общения между ученым миром и группой заинтересованных синестетов. Распространение новостей и обмен вопросами - это то, чем, например, занимается личная рассылка д-ра Шона Дея (Synesthesia List), который сейчас по совместительству является президентом Американской Ассоциации. У Синестетической Ассоциации Великобритании выходит регулярный вестник, который расходится по ведущим университетам мира. Связь с общественностью, со средствами массовой информации, предложения некоторых поправок и стратегий развития образовательных программ для детей-синестетов - вот функции таких сообществ. Если синестет держит связь с такого рода группой, то это его ничем не обязывает. Его могут пригласить на тестирование, конференцию или фестиваль, а он вправе отказаться и проигнорировать приглашение. Все происходит совершенно добровольно и строится только на индивидуальных потребностях и интересах.

Синестезия ведь является загадкой и для самого синестета. Во многом он основывает понимание себя и своей особенности на научных данных, публикующихся, как правило, в научно-популярных журналах. Отслеживание корректности таких публикаций, дополнения и пожелания, предоставление своей базы данных журналистам, а также размещение некоторой информации в открытом доступе на своих сайтах во многом входят в деятельность сообществ синестетов. Как Американская Синестетическая Ассоциация, так и Ассоциация Синестетов Великобритании с регулярной периодичностью проводят конференции, фестивали и выставки.

ОБ: В каких формах синэстезия способна быть культурно востребованной? Прослеживается ли связь между синэстезией и творческим началом / нетривиальностью мировосприятия, оригинальностью мышления - или это тоже относится к области ходячих мифов? (Пишут, например, будто в Голливуде синэстетам поручали разрабатывать спецэффекты для блокбастеров: правда ли? И как это делалось? Стоило бы сказать пару слов и о случае Скрябина - который, однако, по Вашим словам, не был синэстетом: но тогда каковы его отношения с "цветом звука"?)

АС: На тот вопрос лучше отвечать с конца. Исследования НИИ "Прометей" под руководством Булата Галеева и Ирины Ванечкиной, включавшие в себя анализ архивных материалов, биографий и воспоминаний об Александре Скрябине показали, что врожденной синестезии непроизвольного перцептивного характера у композитора не было. Его взгляды на соотношение тональностей и цветов много раз изменялись, переосмысливались. Как известно из случаев эксплицитной синестезии, такой гибкости переживаний у синестетов не наблюдается. Можно предположить, что Скрябину, как и многим в то время, стало тесно в самовыражении через символы одной модальности, а в его опыте существовал цвет и свет как факторы символизации экзистенционального, ещё беспредметного напряжения. И в данном случае приравнивание творческого начала к непроизвольности врожденных синестетических реакций лишь утрирует значимость как первого, так и второго.

Однако вопрос этот даже более запутан, чем простое обывательское желание принизить до доступного, ниже среднего порога комплексный творческий процесс. Например, когда Джеми Уорд, британский психолог, провел исследование синестетов на конвергентное и дивергентное мышление, по мнению психологов складывающихся в креативность, то выявилось, что синестеты лучше выполняют задание на первый, конвергентный тип мышления и гораздо хуже - на второй. Грубо говоря, по результатам, полученным в тестировании Уорда, в приведенной им выборке синестеты лучше обобщали и соединяли.

Еще один подтвержденный факт - распространенность синестетов среды лиц с творческими профессиями. Хотя и такие наблюдения стоит интерпретировать с осторожностью, ведь быть работником искусства и быть творческим человеком - не одно и то же. Так же, как и наоборот. На мой субъективный взгляд, механическая передача синестетических со-представлений, с каким бы пафосом и ярым желанием самовыражения она ни подавалась, в конце концов, вырождается в занудную предсказуемость. Есть случаи, когда синестеты-художники или композиторы отказывались от отражения своих ощущений "один в один" или прекращали упоминать синестезию как опору для своего творчества (например, Майкл Торк, автор оркестровых пьес "Оранжевый экстаз" или "Желтые Страницы"). Это не давало ни им, ни их поклонникам новых горизонтов виденья себя. Сам я точно знаю один пример, когда Шон Дей консультировал устроителей массового шоу. В итоге все свелось к конкретному сочетанию определенных музыкальных движений с определенными вариациями освещения, потому что чувствовать "как синестет" зритель все равно не в состоянии, да и большая часть аккордов с унылой монотонностью вызывала у Шона грязно-блеклые цвета.

По-настоящему талантливых людей среди синестетов столько же, сколько и среди не-синестетов. Но если синестет действительно "вгрызается в бытие", то синестезия становится личным предлогом, общей, практически неуловимой для зрителя темой, тонкими всепроникающими капиллярами, неподдающимися выявлению для несведущего наблюдателя. Возьмите как пример Владимира Набокова, эксплицитного синестета. Кроме всего, на его произведениях можно увидеть иную сторону синестезии - склонность к рефлексии, к анализу собственной чувственности. За рубежом среди синестетов много психологов, нейрофизиологов - в этих сферах их опыт также незаменим и бесценен. Вероятно, понимание различия субъективного и объективного подводит синестета и к более острой оценке границ и граней восприятия в целом. А если, как Набоков в своём творчестве, вы пытаетесь перенести частный случай своей особенности на другие тонкости и общности, вот тогда у вас в руках настоящий ключ к постоянному творческому перерождению - не чета Голливуду.

Вопросы: Ольга Балла (Гертман)
Ответы: Антон Сидоров (Дорсо)